Владимир Буров - Альфа Центавра [СИ]
— Теперь ты назвала его на Он, — сказала подруга.
— Его здесь нет.
— Я здесь, — банщик оказывается сидел на околостенном малиновом кожаном диванчике.
— А что ты здесь делаешь, спрашивается?
— Курю.
— Что-то у тебя не видно сигареты.
— Зачем мне сигареты, даже Верблюд и Мальборо вне конкуренции, воздуха-то какие-е.
— А! ну ладно, спасибо и на этом, — Арт улыбнулась Пархоменко, и даже подумала — уже до этого — что возможно, он будет держать ее сумочку на балу. Тогда как другие боялись потерять сознание от этих самых воздухов сигарного типа. И в конце концов объяснила, что Шейк — это не танец, и не значит трясти случайного путника за ноги, как в фильме Берегись Автомобиля трясли великолепную даму, держа ее за ноги.
— Да и не копьё, — констатировала она, — а…
— А-а?
— Ко-ле-ба-ть-ся-я-я!
— Ну, ты додумалась, — разочаровалась даже Кали, а Броня так вообще только махнул рукой, мол:
— Так-то и я могу.
— А в чем дело? — спросила ЩеКа.
— Нет разницы, — ответила Кали, — что трясти, что колебаться.
— Вот и видно, мил человек, — обратилась она к Нази, предупреждая его жизнерадостную атаку, и не обращая внимания на банальное возражение Кали, — что есть. Колебаться — это значит: переходить незаметно от слов автора к словам героя, как это делал более известный вам — а вам особенно, она кивнула на Пархоменко у стены, но он только поперхнулся дымом, а так ничего и не понял — Маркиз Де. Он говорил:
— Давайте сначала расставим кровати, какая кому, а только потом займемся делом.
— Каким дело? — счел нужным вмешаться Банщик, раз на него обратили внимание.
— Этим, мой друг, Этим, — и дальше идет разговор.
— Разговор — это не дело.
— Помолчи, один раз тебя спросили, и это не значит, что теперь ты будешь тут постоянно махать веником, скройся с глаз моих.
— Случаюсь, эта, как ее, Джульетта.
— Я? Спасибо, тогда пока останься.
— Значит, не Трясти Копьё, а Колебаться между словами Автора и словами Героя, — сказала Кали, и добавила:
— А как же Спир — Копьё? — Оно ведь осталось.
— Это не копьё, а Труба, переходя незаметно от слов автора к словам героя, вы превращаетесь с Трубку. Два, казалось бы два независимых, непересекающихся Листа свиваются вместе, образуя трубку. Понимаете:
— Трубу, а не копьё. — И Труба эта есть не что иное, как переход с Альфы нашей Центавры сюды-твою на Землю. Ну, или, как здесь считается:
— Это — Вифлеемская Звезда, Звезда Перехода Демаркационной стены.
— Что отделяет эта Стена? — спросил Амер.
— Так известно, что, — беспечно ответила ЩеКа.
— Мы не понимаем, — ответили ребята хором.
— Я знаю, — сказал опять появившийся Пархоменко. — Так скать, бывал. И да: вы меня возьмете с собой на бал, если я правильно отвечу?
— Какой смысл? — сказал Броня. — Она-то, — он кивнул на Арт, как на нового Моисея, — ответ, видимо, знает.
— Да, ладно, пусть говорит, я так и так ему обещала, что будет на балу носить мою сумочку с бриллиантами.
— Это Театр, а люди в нем актеры, — сказал Банщик, и добавил: — Более того, как сказал Пушкин, там есть:
— Партер и кресла, и не только:
— Раёк нетерпеливо плещет, и… этеньшен:
— Взвившись занавес шумит. Это Труба — Переход между Сценой и Зрительным Залом. Вот это самое Шейк — Колебание и происходит именно благодаря этой Трубе.
Поэтому не:
— Копьём Потрясающий, а:
— В Трубку Свивающийся, образующий:
— Вифлеемскую Звезду.
— Вы разработали здесь, друзья мои, — Нази поднялся, — целое доказательство Великой Теоремы Ферма, а Вильям Фрей — это всё-таки Свободный Вилли, а именно:
— Защищаясь Нападаю.
— Или наоборот, — сказала Кали, — Нападая Защищаюсь. Именно это и значит Вильям — Надежный Защитник, но! С копьём. Вошел Банщик.
— Опять ты? — спросила ЩеКа. — Что?
— Эта-а, забыл добавить: ответ попросили нарисовать.
— Вот, — сказал Нази, а у вас получилось Доказательство на триста страниц. Все печально задумались, но Артистка что-то нарисовала, а потом показала всем. И народ, как сказал Пушкин:
— Опять безмолвствовал. Что это было? Это были Ворота Кремля. Кажется, Спасские.
— Да, это кажется Спасские ворота? — спросила Кали, как особа, обладающая особенными качествами в отношении мужчин: при ней они сразу начинают раздеваться.
— Рипит ит, плиз! — рявкнул капитан, ибо с первого раза такого злого парня не взять.
— Я тебе говорю, скотинообразный осёл! — подошла и рявкнула ЩеКа:
— Это Никольские или Спасские Ворота.
— Я не понял? — спросил парень, — почему Ворота с большой буквы?
— Дамы обернулись, посмотрели на небо, и стало ясно, что про Ворота с большой буквы — Нигде Не написано.
— Это маг в каракулевой шапке, — улыбнулись девушки.
— И я узнаю его, — сказала Кали, — это мой Васька.
— Васька! друг! — закричала и Артистка, — как ты здесь? А Амер-Нази и Пархоменко с веником стояли в пятидесяти метрах, так как боялись испортить всё дело. Сомневались, что по нарисованным на листке ватмана толи Спасскими, толи Никольским Воротами их пропустят в Кремль, а если и пропустят, то только в КПЗ.
— Кстати, спорим, — сказал Нази, повернувшись к Банщику лицом, к Кремлю задом, — что здесь есть КПЗ.
— Нет, не верю, просто отвезут в Районное отделение милиции.
— На что спорим?
— На Артистку.
— Да возьми ее так, бесплатно, предложи что-нибудь другое?
— Я больше ничего не хочу.
— Ты, дурак, Банщик, веришь, что она Инопланетянка, и по этом Воротам на бумаге нас пропустят в Кремль?
— Я не понимаю, почему бы нет?
— Как тебя зовут, ты говоришь, Пархоменко? Вот ты и порхаешь в небесах. И вообще, ты пива взял?
— Для бани? Естественно. Но думаю, нас не пустят в баню. Здесь не пустят, пойдем в Сандуны.
— Сандуны — это Кремлевская резиденция Под Прикрытием. Если пустят, то пойдем. Но нас не пустят, будем куковать в КПЗ.
— И да, — сказал Пархоменко, — если уж спорить, как вы настаиваете, то я согласен.
— На Артистку?
— На обеих.
— На обеих, — повторил Амер-Нази. — Зачем мне две?
— Мне надо, хочу обладать собственностью.
— Одной Артистки тебе мало?
— Она и так моя, по определению, — сказал Пархоменко, — хочу, чтобы была еще и Немоя.
— У тебя замашки Персидского Шаха.
— В случае чего… — Но тут им замахали руками Кали и Арт.
— Чего?
— Двигайте сюда!
— Щас идем-м!
— Так на что мы спорили, — давай определимся окончательно, — сказал Нази.
— Кстати, — перебил его Пархоменко, — Нази — это араб?
— Араб? — Бро приложил кончики пальцев ко лбу. — Хорошо, пусть будет по-твоему, тогда зови меня с сегодняшнего дня:
— Ксеркс.
— Не поймут.
— Кто?
— Наши люди, будут ассоциировать это имя со словом — Срать.
— Вот так? Ну, я вообще-то не араб, а араб, изменивший своему племени. Читал академика Панченко?
— Где? В бане? Нет.
— Так вот там написано, что человек, вышедший в степь Донецкую, тот молодой парень, которого в шахтах ждали все девушки, на самом деле есть не кто иной, как…
— Навозный Жук, — сказал Пархоменко, — я в курсе. Жители деревни, которую он покинул, чтобы выйти в степь на работу тяжкую, остались в большой обиде.
— Да, бывает называют даже обезьяной и свиньей, — сказал Нази. И добавил: — Тогда давай пока замнем этот вопрос для ясности, и просто еще раз проинтонируем, на что мы спорим:
— На дивизию, — сказал Пархоменко.
— Ты хотел этих дам.
— Только как приложение к мой личной дивизии.
— Как приложение? Еще какое-нибудь приложение тебе надо? Может еще Золотой Запас России хочешь?
— Я за него и буду биться.
— Откуда что берется только! — воскликнул Бро-Нази-Амер, — надеюсь это все?
— Только имя моей дивизии.
— Как? Вторая Ударная? — говори, а то мы уже пришли.
— Нет, просто: Летучий Голландец. Вот теперь пришли.
А Кали и Артистка уже уговорили Каракулевого капитана.
— Пропустит? — сразу шепнул Нази.
— Да ты что?! Согласился только посмотреть пароль, не пароль, а как это у вас на Земле?
— Пригласительный билет.
— Точно. Где он?
— Так у вас, наверное, я знаю?
— Да у меня, у меня он, сказал Пархоменко. И развернул ватман. Два охранника из будки бросились его отнимать.
— Брысь, брысь, — сказал Пархоменко, и устроил с ними драку, но проиграл, так как дрался только одной рукой, другая была занята футляром с ватманом.
А дамы знакомили каракулевого капитана с Бро. Они видели, что Пархоменко один дерется с двумя абармотами, как, между прочим, официально, хотя и только устно называли охранников Кремля, но думали:
